Лапшин Николай

Николай Лапшин родился в Петербурге 29 января 1891 года в семье купца второй гильдии Фёдора Васильевича Лапшина. Долгое время официальной датой рождения художника считался 1888 год. Рассказывая о себе или заполняя анкеты, Лапшин изменял дату своего рождения (чаще всего называл 15 января 1888 года); он скрывал свою принадлежность к купеческому сословию. Лишь недавно обнаруженное свидетельство о рождении и крещении художника помогло установить точную дату.

Первое его знакомство с искусством произошло в раннем детстве, когда он наблюдал за рисованием матери, Марии Николаевны: «Мать моя копировала маслом какие-то картинки, рисовала фарфор <…>. Но это меня поразило больше не зрительно, а по обонянию: так чудно пахли эссенции и масла, которыми мать разводила и масляные, и фарфоровые краски». Рисовать Николаю Лапшину в то время нравилось зверей: любимым «был слон — большой, сильный и добрый» — и паровозы. А после того, как мальчик узнал о событиях англо-бурской войны и китайском восстании, он с увлечением изображал сражения, зарисовывал китайские вазы из витрин чайных магазинов и даже начал изучать иероглифы.

Заметив увлечение сына рисованием, мать, ещё до реального училища, отдала его в Начальную школу барона Штиглица, но заниматься там Лапшину не понравилось. Слишком уж отличалось, как вспоминал Николай Фёдорович, «рисование таблиц и тушёвка» от «“моего своего” рисования». Занятия в реальном училище тоже не добавили любви к рисованию: «И в реальном училище рисование я не любил, я не мог понять, для чего так долго и бессмысленно копировать неинтересные орнаменты и гипсы, и головы».

Отчасти поэтому, отчасти для «утешения отца» Лапшин по окончании училища поступил на экономическое отделение Политехнического института. Но желание рисовать и изучать историю искусств осталось, и параллельно с учёбой он посещал школу Общества поощрения художеств, изучал Древний Египет, рисовал у Ивана Билибина, с которым, правда, не особенно ладил, так как, в отличие от учителя, «понимал графику много шире», чем простое стилизаторство или копирование созданного раньше. Кроме того, молодой человек ходил слушать лекции в Археологический институт, занимался рисунком и живописью в студии художника Я.Ционглинского (1912) и в мастерской М.Бернштейна (1913-1915).

Неудивительно, что вскоре Политехнический институт с его юридическими науками и скучными специальными предметами, такими как «кредиты и банки», был окончательно заброшен, а Лапшин всецело погрузился в занятия рисованием. Как и многие его современники, он прошёл через увлечение многочисленными «измами» (кубизмом, футуризмом), «как будто обещающими совершенно новые перспективы живописи и жизнеощущений». Участвовал в «Выставке картин: футуристы, лучисты, примитив» в Москве (1914) и легендарной выставке русского искусства левых течений в галерее «Ван-Димен» в Берлине (1922); вместе с друзьями издавал рукописный футуристический журнал «Бескровное убийство» (1916). Все эти увлечения помогли Лапшину не только накопить собственный опыт, но и понять, что в первую очередь художнику надо искать свой путь, свой стиль. «Нужно было приобрести виртуозность и видимую лёгкость исполнения», а для этого было «необходимо выбирать из всей массы искусства то, что тебе нужно, а то, что не лежит на пути, отрицать». Странное дело, художник так и не получил законченного профессионального образования и, в отличие от многих своих друзей, даже не пытался поступать в Академию художеств.

Человек активный и живущий в ритме своего времени, Лапшин не мог оставаться в стороне, когда страна участвовала в Первой мировой войне. В 1915 году он вступил вольноопределяющимся в Кавказскую туземную дивизию. Он не только рисовал с натуры «футуристические» рисунки («разные линии сопровождают полёт снарядов и пытаются передать и звук полёта, и разрыва») или «рисунки, изображающие одновременно и бинокль и вид в него», но и воевал в Галиции, был ранен и контужен.

Кроме того, он активно интересовался всем, что творилось вокруг. Внимательно изучал всё новое, что появлялось в искусстве, внимательно следил за развитием науки и техники, порой не просто как зритель: очень уж хотелось всё попробовать и испытать самому. Так, «на заре русской авиации» он «летал в качестве пассажира смельчака на биплане. Сидя, как он рассказывал, “верхом на этажерке”, облетел Исакиевкий собор».

После революции, помимо творчества, Лапшин активно занимался общественной и преподавательской работой: был членом Союза деятелей искусств от объединения «Свобода и революция» (1917), входил в общество «Искусство и революция» (1917), участвовал в праздничном оформлении Петрограда к годовщинам Октябрьской революции, преподавал рисование в художественной школе Московского Нарвского района (1920-1921), являлся профессором декоративной живописи ВХУТЕМАСа, а также был одним из руководителей знаменитого Музея художественной культуры (1921-1924) — на этом посту его сменил не кто-нибудь, а Казимир Малевич.

В 1924 году Лапшин ездил в командировку за границу, путешествовал по Ревелю, Риге, Берлину, Праге, Загребу. В Праге художник даже начал делать серию открыток с видами города, вырезав пять или шесть клише на линолеуме и создав около семидесяти зарисовок.

Рисовал он и эскизы для сервизов, причём весьма успешно. Сервиз «Белое с розовым», расписанный по его рисункам, получил золотую медаль на Международной выставке декоративного искусства и художественной промышленности в Париже (1925).

Для журнала «Жизнь искусства» (1922-1930) он писал статьи, делал зарисовки, шаржи и линогравюры, а с 1924 года заведовал технической частью. Несколько лет он возглавлял детский журнал «Новый Робинзон»: рисовал, работал «по художественно-технической части; сам верстал и подбирал шрифты». Сотрудничал с журналами «Чиж» и «Ёж» (1928-1931). «Простой и мягкий человек, Николай Фёдорович всегда с доброй улыбкой сидел за столом редакции, расклеивая очередной макет журнала, — вспоминал художник Валентин Курдов. —Лапшин был образован во многих областях культуры и искусства, знаток и собиратель редких старых почтовых марок». Образованность и знания Лапшина отмечали многие его современники. Так, Евгений Шварц, весьма резко писавший о «лебедевской гвардии», выделял всё же нескольких художников (самого Владимира Лебедева, Николая Тырсу и Лапшина), говоря о том, что среди художников своего времени лишь они «были по-настоящему образованными» людьми. А художник Василий Власов называл Лапшина«старинным господином», отмечая, что при отличном понимании современного мира Лапшин был романтичен и немного старомоден в общении…

В детскую книгу Лапшин пришёл позднее своих ровесников, когда ему было уже за тридцать, с большим опытом работы и превосходным знанием не только натуры, но и возможностей полиграфической техники того времени. «Он умел так распорядиться скудным арсеналом возможностей, предоставляемых тогдашней убогой полиграфией, — писал о книгах Лапшина исследователь его творчества Борис Сурис, — что его более чем скромные, минимумом средств сделанные книжки, одетые чаще всего в мягкую обложку и отпечатанные на плохой бумаге, становились — если вспомнить проводимую иногда параллель между искусством книги и зодчеством — отличным примером архитектуры малых форм». Лапшин продумывал всё — от лаконичных, броских обложек до макета книги, тщательно организуя внутреннее пространство каждого разворота, где иллюстрации органично существовали рядом с текстом. Уже в первых книгах — «Шарах» О. Мандельштама (1926), «Письмах из Африки» Беюла (1928) постепенно складывается его оригинальный художественный почерк. Если в ещё более ранней книге — «Наша кухня» Н. Чуковского (1925) — Лапшин просто копировал приёмы Лебедева, то в «Шарах» начал поиск чего-то нового, своего.

Он шёл от зарисовок, набросков (как, например, в книге «Печать управдома» Е. Ильиной [1927]), стараясь найти образное и в то же время предельно лаконичное решение изображаемых предметов. Иногда он максимально упрощал рисунок, приводя его к некому знаку, как в «Письмах из Африки» Беюла, где знаки-животные и знаки-люди органично живут рядом с текстом на больших белых полях. Экспериментировал он и с цветом: так, в «Шарах» над чёрно-белым базаром висит яркая, притягивающая взгляд гроздь воздушных шаров:

Дутые-надутые шары пустомели
Разноцветным облаком на ниточке висели…

Кроме того, Лапшин использовал в этой книге некоторые приёмы, характерные для детского рисования. Например, изображая рояль, он как бы выворачивал пространство на зрителя, показывая все клавиши. Подобным приёмом он пользовался и в книге «Часы» Е. Полонской (1925). На одной из иллюстраций художник изобразил сидящего за столом старого мастера, который носит две пары очков, «да ещё на глазу одном барабан со стеклянным дном», — в профиль, но развернул на зрителя плоскость стола, где лежат «колёсики да винтики, пружинки да шпинтики. Колёсики все великаны, ростом в полтаракана. Винтики тоже не крошки — в четверть мушиной ножки».

Помимо тщательного продумывания каждого разворота книги, Николай Лапшин создавал запоминающийся, броский образ-знак для книжных обложек. В книге Е. Полонской «Часы» - это сидящий в белом круге, как бы внутри часов, часовщик с ребятами. Вокруг них по ходу часовой стрелки едут поезда, летят самолёты, проплывают пароходы и подводные лодки, создавая и мотив движения техники, и романтичный образ самого времени. Другие часы появились на обложке книги М. Ильина «Который час?» (1927): там на фрагменте циферблата со стрелкой и среди букв изображены в движении небольшие фигурки людей, живших в разные времена.

В своих творческих поисках Лапшин постоянно задумывался над тем, как изображать именно современный мир, как показывать его ребёнку, который привык уже ездить не в телеге, а на трамвае или в автомобиле. В 1927 году он сделал книгу «Город и деревня» Е.Полонской, построенную как раз на противопоставлении двух совершенно разных миров: мира улиц, заводов, машин и — тихих домиков, речек и улочек с коровами.

Основной же успех пришёл к художнику, когда он начал работать в творческом тандеме с М.Ильиным, оформляя научно-популярные книги. «Который час? Рассказы о времени» (1927), «Солнце на столе: Рассказы об освещении» (1928), «Чёрным по белому: Рассказы о книгах» (1928), «Сто тысяч почему: Путешествие по комнате» (1929), «Горы и люди» (1935), «Рассказы о вещах» (1936) — все эти книги неоднократно переиздавались в 1920-40-е годы. Причиной тому, в первую очередь, было органичное сочетание текста и рисунков. «Наша совместная работа <…>, — вспоминал Ильин, — это хороший пример того, как автор текста и автор рисунков могут работать вместе над книгой, помогая друг другу и в то же время оставаясь равноправными".

В 1932 году Н. Лапшин принял участие в международном конкурсе книжного иллюстрирования, объявленном американским издательством «The Limited Edition Club». Для своей работы он выбрал книгу «Путешествия Марко Поло» и, не особенно надеясь на успех, послал издателю несколько рисунков и макет. Каково же было его удивление, когда он узнал, что занял первое место, и это из четырёхсот участников, среди которых были известнейшие художники, например, Рауль Дюфи «Я не мог поверить своему счастью, — писал Лапшин, — ведь я делал рисунки для себя, а они понравились далеко за океаном, в Америке, неизвестным людям. Я не мог поверить, что я получил первую премию в Нью-Йорке».

После выхода этой книги, после заграничной славы и признания жизнь художника на родине не стала легче. Лапшин продолжал зарабатывать на жизнь в основном преподавательской деятельностью: преподавал графику и технику печати в Полиграфическом техникуме (1929-1933), рисунок в Строительном техникуме при Ленинградском институте промышленного строительства, живопись и рисунок на архитектурном факультете Института живописи, скульптуры и архитектуры Всероссийской Академии художеств (1933-1937) и в Ленинградском институте инженеров коммунального строительства (1933-1940).

Работать в детской книге, увы, постепенно становилось непросто. Владимир Лебедев, узнав о полученной премии, насмешливо бросил: «Фокса поймал» — и не принял принесённые Лапшиным в издательство рисунки. Время всевозможных «экспериментов» и романтических поисков в детской книге прошло. Начались гонения на художников со своим стилем и почерком.

Самой удачной детской книгой Лапшина в тот период стал сборник японских сказок (1936). Здесь, используя всего два цвета (чёрный и зеленовато-охристый), художник создал тонкие, изящные рисунки, наполненные национальным колоритом и передающие особую фантастическую атмосферу Востока, — с говорящими лягушками, морскими драконами, страшными чудищами и лирическими пейзажами, где среди сосен и горбатых мостиков мирно стоят бамбуковые хижины.

Перед войной Лапшин занимался в основном станковой живописью, писал акварелью, создавая воздушные, лиричные, тонкие по цветовой гамме пейзажи с видами Ленинграда.

Когда началась война, Николай Фёдорович остался в родном городе. Рисовал зенитки на улицах города. Делал открытки. Но, увы, здоровье не позволяло ему работать так, как хотелось бы… Ещё до войны он начал болеть, слепнуть. Годы блокады для него оказались роковыми. 24 февраля 1942 года он умер в своей квартире, всего нескольких дней не дожив до отправления поезда, на котором должен был уехать в эвакуацию.

Где находится его могила, неизвестно.