Шмидт Гэри

Гэри Шмидт преподает английский в Келвин Колледже, штат Мичиган. За «Битвы по средам» он получил медаль Ньюбери, одну из самых престижных американских наград в области детской литературы. Гэри Шмидт живет со своей семьей на ферме. Там он рубит дрова, ухаживает за садом, пишет книги и кормит диких кошек, которые заходят к нему в гости время от времени.

Интервью для портала "Папмамбук":

– Гэри, два ваших романа некоторое время назад были переведены на русский язык. Тираж книги «Битвы по средам» разошелся в предельно короткие сроки. Это лишь один из показателей, что книга очень понравилась российским читателям. Для вас такая реакция что-то значит?

– Такая реакция на мои книги – это круто. Быть переведенным на язык Достоевского – это круто невероятно. И что меня радует невероятно, так это тот факт, что мой роман – с его героями, с описанными в нем ситуациями – оказался в принципе переводимым. Что его идеи и образы могут восприниматься подростками, невзирая на расстояния и границы, на другом конце земли.

Когда пишешь, всегда надеешься, что читателей твоя история тронет. Но когда это действительно происходит, когда это вдруг случается, – не перестаешь удивляться. Это наполняет тебя чувством огромной благодарности.

– Как вы представляете себе своего российского читателя? Похож ли он на американского читателя – возрастом, интересами?

– Когда я думаю о молодых читателях – в России ли, или в Штатах, я вижу, выражаясь словами Ричарда Пека, «незаконченный портрет», портрет «в работе». Для них все только начинается, перед ними столько возможностей, позволяющих им стать личностью. Они находятся на пути из детства во взрослый мир, со всеми его преимуществами и проблемами. Они ищут способ понять самих себя и выразить словами это понимание, свои надежды и мечты. Они ищут пути, как сделать, чтобы эти надежды и мечты воплотились, или хотя бы как позволить себе верить в то, что это в принципе возможно. В их жизни все подвержено изменениям. Они живут «внутри» своего меняющегося тела. И они вынуждены все время искать способы взаимодействия с этими постоянно происходящими изменениями, экспериментируя со своими образами, жонглируя ими, тасуя «разные жизни».

К ним надо относиться очень серьезно. Они хотят иметь право голоса. Я думаю, это справедливо для молодых людей независимо от того, где они живут.

– Скажите, в основе романа «Битвы по средам» лежит ваш личный детский опыт?

– Основано ли повествование на моем личном опыте? Что-то вроде того. Но в книге, конечно, многое преувеличено и специально утрировано. Взять хотя бы эпизод с крысами, которые в романе сбегают из клетки. Когда я был школьником, у нас в классе держали песчанок и других животных. И был случай, когда из террариума сбежала змея. Но она сбежала и больше не появлялась – в отличие от крыс в «Битвах по средам». И еще у меня был ужасный детский опыт, связанный с выходом на сцену, но ставили мы не трагедию Шекспира, а другую пьесу.

В романе «Пока нормально» я хотел написать о ребенке, которого жизнь била гораздо сильнее, чем меня. Я в детстве знал такого ребенка. Казалось, он все время находится в эпицентре неприятностей и отчаяния. Только когда я повзрослел, я понял, что он не был в этом виноват и что правильно было бы ему посочувствовать. И мне очень хотелось понять Дуга, такого маленького и так глупо желающего достигнуть совершенства в жизни. Вроде бы, в таком желании нет ничего запредельного. Но ведь мы не можем достичь совершенства.

– То есть ваши главные герои обладают чертами, которые были присущи вам в детстве?

– Холлинг близок мне настолько, насколько это вообще возможно. У Дуга тоже есть некоторые мои черты. Например, у меня, как и у него, в детстве были проблемы с чтением. Но Холлинг, конечно, очень мне близок – с его желанием повзрослеть и иметь собственный голос, с его желанием настоящей любви, с его удивлением, что искусство обладает свойством «разговаривать» с ним…

– Вы сказали: «искусство обладает свойством разговаривать с ним». Это касается именно Шекспира, его искусства? Вы тоже в подростковом возрасте читали пьесы Шекспира?

– По поводу искусства, разговаривающего с Холлингом. «Шекспир» – это метафора, конечно. Но мне кажется, у искусства есть сила нас изменять, делать нас людьми в большей степени. По этой причине мы читаем, ходим в музеи изобразительного искусства, занимаемся лепкой, фотографируем. По этой же причине террористы считают необходимым разрушать памятники искусства. Искусство рассказывает нам о мире, о нашей собственной жизни и о жизни других. И как писатель ты тоже на это надеешься – на то, что твоя книга не то чтобы станет декларацией каких-то ценностей (хотя она станет, конечно), но на что-то важное укажет.

Сделал ли это Шекспир для Холлинга? Да. И для меня он тоже это сделал – когда я учился в средней школе и в старших классах. Может ли Шекспир сделать это для каждого? Нет. Это одно из чудес литературы. Литература – это такой огромный-преогромный стол, заставленный разными яствами, и каждый может найти среди этих яств что-то себе по вкусу. Юный читатель тоже делает это открытие. Переломным моментом в опыте каждого читателя становится открытие, что ему не могут нравиться все литературные блюда. Он узнаёт, что вкусы могут различаться.

– Как вы считаете, подросткам обязательно нужно знакомиться в школе с классической литературой?

– Должен ли каждый подросток читать классику? Нет. Меня к этому вынуждали, и я это ненавидел.

«Алая буква», «Дэвид Копперфилд», «Большие надежды»¹ – я терпеть все это не мог, когда меня заставляли это читать. Но совсем иное дело, когда тебя «приглашают» в классику, без всякого принуждения. Я прочел Данте после Толкиена. И мне понравилась поэзия Данте. Но если бы меня заставляли его читать…

Я думаю, сегодня мы уже достаточно мудры, чтобы понять: многие классические произведения, которые мы вынуждаем читать наших детей, не были предназначены для юных читателей. Возможно, это и побудило нас создавать книги, адресованные именно детям школьного возраста, книги, описывающие школьную действительность. И это делает таким захватывающим процесс писания!

– В «Битвах…» есть эпизоды, в которых Холлинг и Дуг сталкиваются с подростковой жестокостью. Как вы считаете, жестокость – это характерная черта возраста или она свойственна жизни в целом?

– Я не хотел показывать своим читателям мир в сахарной корочке. Такой мир обычно рушится, как это и произошло со мной в детстве. Убеждать ребенка, что все будет прекрасно, или что в мире есть такие гарантированно безопасные дорожки, или что он может миновать встречу с жестоким – значит лгать. В мире существуют надломы, и мир может быть жестоким. И, я думаю, мы должны помнить об этом, когда пишем для подростков. До тех пор, пока существует опасность, что они встретятся с жестокостью, мы не имеем права скрывать это от них. Мы должны изучать ее, объяснять ее, понимать ее – и в конкретных ситуациях искать способ что-то исправить. Жестокость имеет тенденцию разрастаться до глобальных масштабов. Но с ней можно встретиться и в обычной школьной жизни, и в раздевалке, и в офисе, и дома. Поэтому я хотел быть честным со своими читателями. Но быть честным – не значит лишать надежды. Я хотел, чтобы во всех моих историях присутствовали способность и сила противостоять жестокости – хотя это и не физическая сила. Возможно, это духовная сила, как я ее понимаю.

– То есть вы считаете, что каждый должен пройти через опыт столкновения с жестокостью?

– Должен? Нет. Но, боюсь, это неизбежно.

– Одна из главных тем в «Битвах по средам» ‒ война во Вьетнаме. Насколько эта тема актуальна для современного американского общества? Что значит эта война для современного американского подростка? Историческое событие, принадлежащее прошлому, или нечто иное?

– Тема вьетнамской войны чрезвычайно актуальна. И наша, и ваша страна ведут затяжные войны, которым конца не видно. Именно такой была война во Вьетнаме. Я все думаю: когда же нации поймут, что бесполезно стремиться поразить кого-то демонстрацией военной силы? История так ясно показывает эту бесполезность! А мы все равно продолжаем это делать.

– Возвращаясь к теме детского чтения: как вы объясняете своим студентам, что такое хорошая детская книга?

– Что делает книгу хорошей? Во-первых, рассказанная история. Во-вторых, рассказанная история. И в-третьих, – тоже история. Ни один юный читатель не сможет продраться сквозь книгу, которая ведет с кем-то разговор за его спиной. Писатель, говорил Форстер², для начала должен сделать так, что читателю хотелось перевернуть страницу. Все остальное – потом.

Беседу вели Мария Бостон и Марина Аромштам